Восхождения в Кордильера Реал и многое другое...

[Муся]

Нидо де Кондорес

"Если на гнезде кондора сидит ворона -
не верь глазам своим!.."
Козьма Прутков. Боливийские заметки.

Мы вышли с рассветом. Ничто вокруг не напоминало о вчерашней непогоде, и мы приободрились. Впереди в рассветных сумерках маячили фигуры французов, вышедших на считанные минуты раньше нас. Тропа наша пересекала плоскую болотистую равнину, на краю которой находился базовый лагерь, поднималась в сторону горы и упиралась в древнюю заброшенную дорогу, тянущуюся под западной стеной Ильимани и ведущую из ниоткуда в никуда. Следуя Йосси Брайну, нам следовало топать по ней примерно с четверть часа до места, где от нее ответвляется тропа, ведущая к скальному гребню, по которому проходит наш маршрут. Однако, не прошло и пяти минут, как мы стояли и в нерешительности разглядывали отчетливую, натоптанную тропу, уходящую влево, вверх по склону, и, насколько мы могли судить, ведущую туда, куда нам надо.
С одной стороны, я склонен строго следовать описаниям, не поддаваясь на разного рода провокации, с другой же стороны, я редко встречал туристов, устоявших перед искушением хорошей тропой. Решающим аргументом стало то, что французы уверенно свернули на эту тропу, не задумавшись ни на секунду. Хотя, если подумать, как раз это-то и говорит не в их пользу. Пройдя по тропе пару сот метров мы вышли к целой сети быстрых нешироких ручьев, сбегавших с ледников западной стены. Каменистые берега ручьев подмерзли за ночь и были покрыты сплошной коркой льда.
Переправа через это незначительное, на первый взгляд, препятствие отняла у нас час времени, и в течение этого часа ни разу на ногах не стояло больше трех человек одновременно. Тяжелее всего пришлось Шурику. Грохнувшись посреди ручья, он лежал на глазурованных чистейшим льдом валунах, и каждая попытка встать на ноги заканчивалась ушибом очередной части тела. Мы словно стадо коров (на льду, заметьте, на льду!) тревожно метались вдоль берега, и, то и дело, очередная пара копыт взлетала в воздух. Наконец, наиболее грациозной из коров - моей жене - удалось подобраться к Шурику на длину лыжной палки, и Шурик был спасен. Что характерно, у каждого из нас в рюкзаке были кошки, но видел ли кто-то из вас альпиниста, переправляющегося в кошках через ручейки?! Если не считать откатанной нами на льду вольной программы, в остальном это была абсолютно нормальная тропа, хоть и не та, которую имел в виду Йосси Брайн. Той тропой мы воспользовались на спуске, и она вообще не пересекает никаких водных препятствий.
Переправившись через ручьи, мы продолжили вдоль пологого подьема, траверсировавшего склон вправо, в направлении отчетливой седловины в скальном гребне, настолько глубокой, что она превращала правую часть гребня в отдельно стоящий утес. Тропа пересекла по диагонали участок склона странного песочного, почти оранжевого, цвета и круто потянулась вверх на седловину. Поднявшись к самой седловине, мы расположились под утесом перевести дыхание и перекусить. От седловины тропа поднималась по некрутым скалам на гребень, на котором, на высоте 5450м расположен верхний лагерь - Нидо де Кондорес.
Оказавшись на гребне, мы вскоре обнаружили, что тропа пересекает многочисленные снежники. Когда скальные промежутки между ними сократились до минимума, мы надели кошки. Вскоре скалы окончательно исчезли. Мы медленно ползли вверх по бесконечному снежному гребню. Вид открывающийся влево от гребня был грандиозен - с центральной и северной вершин ниспадали на два километра вниз испещренные трещинами ледяные каскады. Над этим фантастическим, застывшим на бегу ледовым потоком, словно над гиганским котлом, клубились разодранные в клочья облака. Мы часто останавливались, повисая на палках, и пока наше дыхание приходило в норму, глаза наши скользили по этому дикому пейзажу, подавляющему своей величавой безжалостностью. Даже и с хорошей акклиматизацией, которую мы к этому моменту приобрели, 25 килограммовые рюкзаки давали себя знать.
Мы шли с Таней первыми, и каждый очередной излом гребня обещал нам конец этого выматывающего подъема, но, когда мы поднимались к нему, над ним нависал следующий, за ним - следующий, и так без конца. Жена моя была неутомима, и, в итоге, оставила позади и меня. Подозреваю, что не последней составляющей той энергии, что питала ее, было желание первой увидеть обширные гнездовья кондоров, которые, и она свято в это верила, должны были располагаться в месте с таким названием. Наконец, поднявшись на очередной снежный горб, она радостно замахала мне руками.
Мы вышли на широкое заснеженное плечо. В дальнем его конце одиноко желтела палатка французов. Слева, на узкой, проглядывающей из-под снега скальной гряде чернели металлические кресты, установленные в память о погибших на Ильимани альпинистах. Справа гиганским белым горбом здымается вершина Ильимани. На часах - 3 часа дня, то есть весь подъем отнял у нас 8 часов.
Мы ковыряли ледорубами снег, подравнивая место для палатки, когда Таня радостно закричала: "Смотрите, кондор! Кондор!!!" Я оглянулся, ища глазами легендарного крылатого исполина - самое большое летающее существо на Земле. Над нами одиноко кружило создание величиной с крупную ворону (ну пусть даже о-очень крупную ворону). В лучшем случае, оно сошло бы за действующую модель кондора в 1:10 величины. Танино возбуждение передалось и остальным членам группы. "Еще кондор! Смотрите, еще один кондор!" - закричал Леша. "Это не кондоры... " - тихо сказал я, чувствуя себя палачом. "Как не кондоры?!! Как не кондоры!!! Сам ты не кондор!!! " - наскочила на меня моя жена. Это был откровенный неприкрытый бунт, поскольку в вопросах естественнонаучных и, особенно, биологических я являюсь дома непререкаемым авторитетом. "Рассудите сами" - перешел я в наступление - "кондор - самая большая птица на земле. Размах его крыльев достигает 3-х, иногда почти 4-х метров! А теперь посмотрите на это несчастье!.. Разве это кондор?! Это ворона какая-то... Да и вообще не похож. Ну то есть лицом, так сказать... " Ребята слушали меня, с сомнением качая головами. "Да что ты понимаешь в кондорах!!! " - кипятилась моя жена - "Раз это место называется Гнездо Кондоров, значит это и есть кондоры!.." Однако, по появившейся в ее глазах затаенной тоске, я понял, что это - последние, обреченные попытки спасти шикарный, красочный рассказ о том, как на фоне белоснежных андийских пиков над ней парили гигантские кондоры. Рассказ, который можно было с таким вкусом рассказывать погрязшим в бытовухе друзьям и сотрудникам. Если бы не я, педантичный козел...

[Муся]

Леша грустно вздохнул, и мы вновь принялись за установку палаток. К моему великому удивлению у меня проявились признаки горняшки. И это после стольких дней в высокогорье и сделанного шеститысячника! Чувствовал я себя вымотанным и разбитым. Голова раскалывается на куски. От любого усилия дышу, как после стометровки. Сказать, что я был огорчен, это все равно, что ничего не сказать. Я был убит наповал. Ведь этой ночью нам нужно выходить на восхождение, и у нас всего один резервный день до самолета. Я разжег примус, выпил таблетку дайамокса, заполз в спальник и лежу, как труп - силы аккумулирую. Дело идет к вечеру и снаружи начинают доноситься вопли восторга. "Смотрите, смотрите, какая красота! Ух ты!!! Ох ты!!! Ну и красотища!!!" - это Леня, Леша и Шурик фотографируют закат небывалой красоты. "Это от дьявола" - говорю я себе - "держись, не поддавайся!.." А они все не унимаются, да еще и меня вызывают, не понимают момента: "Ян, вылазь давай! Тут тако-о-е творится!.." Я лежу, как Иисус - молитвы читаю и бесов отгоняю. Потом сажусь, начинаю натягивать ботинок. "Ты куда полез?! А ну давай обратно! " - командует Танька. Не то вспомнила, что она медик, не то за кондоров отыгрывается. "Таньча, ну я хоть по-пояс высунусь... " - жалобно прошу я, снимая ботинок. Вылажу по-пояс из палатки, жадно щелкаю фотоаппаратом, заползаю обратно и продолжаю лежать, с силами собираться. С отчаяния, вспоминаю какие-то отрывочные сведения по аутотреннингу и перебираю в уме имена великих альпинистов - ищу у них поддержки. Так проходят часы, головная боль отступает, и я засыпаю.
Вершина
Случилось необычное - я не услышал будильник и проснулся, разбуженный сборами наших соседей - коммерческой американской экспедиции. Глянул на часы - без десяти два! Не так страшно, хотя по плану к этому времени уже должна была бы закипать вода на чай. Не вылазя из палатки, раскочегариваю в тамбуре примус и ставлю на него кастрюльку, наполненную с вечера снегом. Через полчаса бужу остальных, и тут обнаруживается серьезная неприятность - Леша жалуется на головную боль и плохое самочувствие. Мы с Таней подробно выспрашиваем его, затем я предлагаю ему остаться в лагере. Леша даже слышать не хочет о таком варианте и уверяет нас, что это не горняшка, а, скорее - какое-то простудное состояние. Мы принимаем довольно-таки непростое решение, и все вместе, в кромешной тьме, начинаем собираться на выход. Рядом с нами суетятся гиды американцев, сами же клиенты, очевидно, досматривают последний сон. Вдали, у палатки французов, мелькают яркие пятнышки налобных фонариков.
Нас в лагере всего три экспедиции. Обычно здесь полно народу, но на этот раз многие задержались в Ла Пасе из-за прошедших накануне праздников. Мы завтракаем, связываемся в уже привычную конфигурацию (я с Шуриком и Таня с Леней и Лешей) и выходим. Когда мы подходим к гребню, фонарики французов уже мерцают в темноте метрах в 50 над нами. Мы немного опасаемся этого гребня. Пару лет назад с него сорвалась и разбилась насмерть связка чилийцев. Мы медленно поднимаемся на гребень. Погода благоприятствует нам - немного ветренно, но над нами изумительная колючая россыпь звезд. Легкие с хрипом втягивают морозный разреженный воздух. Я изучаю свои ощущения. Признаки горняшки исчезли, но ноги налиты свинцом, и через каждые несколько шагов я приостанавливаюсь, чтобы отдышаться. В памяти всплывает мой неудачный выход на Аконкагуа, и это воспоминание не прибавляет мне уверенности. Перед глазами маячит узкая полоска снега, выхваченная моим налобным фонариком из кромешной темноты.
Бесконечно долго мы ползем вверх по узкому гребню. Местами продвижение требует осторожности, но мы все идем одновременно, и мне кажется странным, что кто-то мог здесь сорваться. Разве что на спуске после восхождения, в последней степени усталости. Американцы и их гиды следуют за нами по пятам. Их много, и они буквально дышат нам в затылок. Наконец, мы выходим к месту, где гребень расширяется, пропускаем их вперед и садимся передохнуть. Затем мы продолжаем свое томительное продвижение. Наконец, мы выходим на широченное снежное плечо. Узкая часть гребня закончилась. Небо за нашими спинами начинает светлеть, вдоль горизонта разгорается бледно-розовая полоса, но солнце мы увидим еще не скоро - его закрывает от нас сумрачная громада Ильимани, нависающая над нами. Жуткий предрассветный холод не дает нам расслабляться. Дуют порывы резкого морозного ветра, и в небе над нами постепенно проступают жемчужные дорожки облаков.
Мы останавливаемся перевести дыхание, и Леня говорит, что плохо себя чувствует и хочет вернуться в лагерь. Я спрашиваю его, в состоянии ли он спуститься самостоятельно, и он говорит, что нет никаких проблем, и ему никто для этого не нужен. Я спрашиваю Лешу, как он себя чувствует и не хочет ли он вернуться. Леша отвечает, что чувствует себя неважно, но назад не пойдет. Он говорит это с такой уверенностью, что я не настаиваю. Мы прощаемся с Леней, он отстегивается от связки и уходит вниз по гребню.
Перед нами лежит широкая снежная "сковородка", а за ней продолжается подъем по просторному плоскому гребню крутизной градусов 40-45. Теперь, когда рассвело, мы различили высоко на гребне (он настолько широк, что отсюда выглядит просто как часть западной стены) цепочку черных точек - американцы догнали французов и слились с ними в одну группу. Они медленно ползут вверх, обходя широкие трещины и бергшрунды. Мы тоже начинаем подъем. На коротких участках крутизна достигает 50 градусов, но склон покрыт великолепным, в меру плотным снегом, прекрасно держащим ледоруб, и мы продолжаем одновременное движение, не чувствуя нужды в дополнительной страховке. Я расходился, и, несмотря на высоту перевалившую за 6000 метров, чувствую себя вполне бодро. Периодически поглядываю на седловину между северной и центральной вершинами. Ее высота - около 6200м, и она все еще заметно выше нас.
Натоптанная в снегу тропа плавным серпантином обходит широкие голубые трещины. Чем выше мы поднимаемся, тем сильнее тропа забирает влево, в сторону седловины между центральной и южной вершинами, как бы огибая южную вершину. Наконец, мы выходим на освещенный солнцем склон и позволяем себе короткий привал и перекус. В отличие от первого восхождения, мы отдыхали лишь один раз за почти 6 часов непрерывной "пилежки". Затем продолжаем подъем по довольно крутому склону и, вскоре, выходим к неширокому бергшрунду. Перебираемся через него, страхуя друг друга через ледоруб. Над нами (уже так близко!) тянется влево широкая седловина, в конце переходящая в крутой снежный гребень, ниспадающий с острой северной вершины Ильимани. Тропа траверсирует склон, обходя главную (южную) вершину слева. Нам навстречу спускается гид-боливиец, а за ним и наши соседи - американцы. Они уже побывали на вершине. Мы пропускаем их и продолжаем подъем.

[Муся]

Не прошло и 10 минут, как мы встретили французов. Они сказали, что отсюда до вершины час - полтора, и это довольно-таки огорчило нас. Нам казалось, что вершина совсем рядом. Идти стало ужасно тяжело - сказывается высота. Выползаем на седловину. Долины по ту сторону седла забиты облаками. Огромные облачные массы взбухают и наползают на склоны, грозя полностью укутать гору туманом. Гиганские куски ваты, гонимые ветром, периодически закрывают от нас вершину, которая возвышается высоко над нами на фоне темно-фиолетового, почти черного, неба. Сил осталось совсем мало, и через каждые пять шагов мы повисаем на палках.
Перед нами - бесконечный однообразный подъем, в конце которого, притягивая наши взоры, маячит вершина. Или то, что выглядит, как вершина. "Господи" - думаю я - "если ты есть, пусть это будет не ложная вершина". Долгий час выматывающего труда, и тропа отклоняется влево, а за "вершиной" открывается продолжение гребня. "Я так про тебя и думал..." - продолжаю я свое общение со всевышним. Что бы там ни было, я уже твердо знаю, что мы сделаем это. Мы обошли вершину и теперь находимся на восточном склоне вершинного гребня. Тропа траверсирует склон неуклонно приближаясь к вершине.
Последнее усилие, и я наверху. Легкие разрываются, я пытаюсь восстановить дыхание и осматриваюсь. Мы на вершинном гребне, но это еще не конец - гребень продолжает едва заметно повышаться в юго-восточном направлении. Близость цели придает нам силы, и, не останавливаясь, мы продолжаем идти по неширокому снежному гребню. Еще метров 100 и все - дальше можно только спускаться. Ощущение победы охватывает меня. Мы улыбаемся и хлопаем друг друга по плечу. 6440 метров под нашими ногами! Натягиваем на себя пуховки и распаковываем окаменевший на морозе шоколад. На часах - 12 часов дня, дует резкий холодный ветер, несущий через вершинный гребень рваные клочья облаков.
Я закрепляю на рюкзаке фотоаппарат, и мы делаем общий снимок. Надо спускаться. Погода не выглядит устойчивой, и в последние дни после обеда она регулярно портилась.
Пробыв на вершине 30 минут, мы начинаем спуск. Несколько раз за время спуска к седловине на нас наплывают полосы тумана, и мы идем по следам, оставленным зубьями многих пар кошек в плотном фирне. Ниже седловины аккуратно проходим довольно крутой участок склона и, подстраховывая друг друга, переправляемся через бергшрунд. Дальше спуск не представляет никаких проблем, но мы здорово устали и идем медленно. С этой стороны горы облаков почти нет, и солнце шмалит вовсю. Когда мы выходим на плоское плечо, сразу за которым начинается узкая часть гребня, жара становится невыносимой. Слово "сковородка" как нельзя лучше характеризует это место. Ни одно дуновение ветерка не всколыхнет напоенный ультрафиолетом воздух. Снег кажется раскаленной добела массой, излучающей тяжелый жар. Мы вяло бредем по щиколотку в этой набухшей снежной каше. В голове звенят колокола, мир вокруг нас подернут колышушейся розоватой дымкой, и ужасно хочется пить. Равнина эта кажется бесконечной. Леша совсем выбился из сил, и они с Таней начинают от нас отставать. Мы следуем своему принципу идти одной группой и поджидаем их. На узком гребне дует ветерок, и идти становится легче. Осторожно проходим узкие места, где из-под стаявшего под полуденным солнцем снега обнажились острые скалы. Кошки противно скрежещут на камнях.
Сейчас, когда мы вымотаны 12 часовым восхождением, приходится быть предельно внимательным. Перед нами, как на ладони, лежит Нидо де Кондорес, и мы находим глазами у наших палаток Ленину фигуру. Последний спуск, и все - мы в лагере. На часах - 4 часа дня.
К нам подбегает Леня, и все вместе мы бредем к палаткам. В лагере царит оживление - на гору поднялось много экспедиций, и они с трудом находят себе места для палаток. "Гнездо" переполнено. У нас появились новые соседи - та самая пара итальянцев, с которыми мы возвращались с Уайна Потоси. Коротко обменявшись с ними впечатлениями, я разжигаю примус, передаю Лене заботы об ужине и заползаю в палатку. Еда и питье быстро возвращают нас к жизни, и остаток вечера я провожу в возне по хозяйству. Вечером фотографирую изумительный закат, компенсируя тем самым свое вчерашнее позорное ничегонеделание.

[Муся]

Вернуться с Ильимани

"Коня! Пол-царства за коня!..."

В другое время, но по схожему поводу. Ну что ж, с этого момента мы начинаем покидать Боливию. Нет, мы улетаем еще не завтра, но все наши основные цели уже достигнуты, все вершины взяты (и в прямом, и в переносном смыслах), и перед нашими глазами отчетливо маячит печальная перспектива возврата в будничную круговерть.
Утро на горе было абсолютно безоблачным, но долины внизу были укрыты белым кудрявым покрывалом без конца и края. Когда мы уходили, в лагере было тихо и безлюдно - весь народ на горе, штурмует вершину. Вышли мы довольно поздно и спускались медленно - сказывалась усталость после вчерашнего восхождения. Жутко хотелось пить, и когда мы спустились с гребня, и тропа пересекла первый ручей, мы буквально припали к его ледяным струям. Пока мы наслаждались жизнью и наполняли свои фляги, нам навстречу поднялась группа портеров во главе с нашим старым знакомым, неутомимым Паскуале. Мы тут же попросили его организовать нам мулов, но не тут-то было. Он долго думал, качал головой и морщил лоб, и, наконец сообщил нам, что это - большая проблема и добавил, что в любом случае спешить нам некуда, поскольку все равно сегодня нам уже не раздобыть джип до Ла Паса. Наша вера в его всемогущество была безнадежно подорвана. Все же, после длительных переговоров, он послал вниз гонца, пообещав нам, что к двум часам дня пригонит в базовый лагерь мулов.
Вся эта история нас несколько огорчила, поскольку мы были уверены, что будем спать эту ночь в теплых постелях, а завтра поставим достойную точку в нашем путешествии, посетив Тиауанако - столицу древней индейской цивилизации. Если нам не удастся раздобыть джип, то всем этим замечательным планам не суждено сбыться. До прибытия мулов было еще валом времени, поэтому мы неспеша продолжили спуск, периодически отдыхая и фотографируя.
Придя в базовый лагерь, мы расположились на обед. Это было жутко приятно - вот так сидеть на жухлой траве, подставив разутые, распаренные ходьбой ноги мягкому солнцу и задумчиво отправлять в рот большие куски сочной тушенки, скользя взглядом по, уже подернутым дымкой расстояния, ледовым склонам Ильимани. Когда мы перешли к десерту, два местных малыша приблизились к нам и стали наблюдать за нами с застенчивым интересом. Мы недвусмысленно дали им понять, что без их помощи нам никак не одолеть оставшиеся у нас чудовищные запасы шоколада, и дети охотно согласились нам помочь.
Между тем, уже подошло условленное время, а обещанных мулов не видать. Мы решили выйти им навстречу, но, пройдя с полкилометра, пришли к развилке тропы. Дальше идти не имело смысла, поскольку мы рисковали разминуться с мулами. Мы сели у тропы и стали ждать. Вскоре, внизу у подножия холма показалась группа из двух четвероногих и трех двуногих созданий. Мы приободрились, но когда они поравнялись с нами, оказалось, что это вовсе не наши мулы. Погонщика звали Валентино, и он сопровождал в базовый лагерь двух клиентов. Естественно, он предложил нам свои услуги, и мы оказались перед сложной дилеммой. С одной стороны, нам не хотелось подвести Паскуале, но с другой - прошел уже почти час, а его людей все еще нет, и неизвестно придут ли они вообще. Да и шансы наши раздобыть джип до Ла Паса тают с каждой минутой. Поколебавшись, мы решили, что кто из конкурентов появится первым, тот и удостоится чести сопроводить нас до Эстанция Уна.
Не прошло и четверть часа, как Валентино вернулся за нами со своими мулами. На наши обьяснения по поводу договора с Паскуале он лишь презрительно повел плечом. Это был гордый одиночка, бросивший вызов мощному местному мулосодержащему картелю. Он тщательно прикинул вес рюкзаков, выбирая для себя самый легкий. Мы настороженно ожидали, кто же из нас окажется опозоренным, как обладатель самого легкого рюкзака. Ко всеобщему облегчению его обладателем оказалась Таня. Остальные четыре рюкзака были погружены на мулов, и мы начали спускаться с холма. Не прошло и десяти минут, как мы нос к носу столкнулись с тремя немолодыми женщинами, гнавшими в гору двух мулов. Их цепкие глаза мгновенно охватили представшую перед ними картину, и, когда ее возмутительный смысл дошел до их сознания, они разразились яростными криками в адрес Валентино. Как истинный краснокожий воин Валентино выслушал их с невозмутимым спокойствием, и что-то презрительно им ответил. Пожилые скво забросали его новым шквалом проклятий, но он надменно прошагал мимо них, и мы были счастливы как можно быстрее оставить всю эту сцену позади. Хотя к нам-то как раз никаких претензий не предъявлялось.
Во время спуска в Пинаю Валентино проявил интерес к нашим ближайшим планам, и, услышав, что никакой транспорт нами на сегодня не заказан, надолго впал в задумчивость. Затем, ничего конкретно не обещая, он стал осторожно выяснять масштабы нашей платежеспособности, и Леня дал ему понять, что масштабы эти очень-очень скромны, но некоторое желание свалить отсюда еще сегодня все же присутствует. Тогда Валентино сказал, что возможно сумеет организовать нам джип в Эстанция Уна за сумму, размер которой определит водитель. Мы согласились, намекнув ему, что водителю этому следует ограничить эти его определения 100 долларами.
Спуск в Пинаю занял у нас час времени, и еще час мы пилили по проселочной дороге до Эстанция Уна. Когда мы наконец пришли туда, наши ноги были стерты пластиковыми ботинками, желудки голодны, солнце уже стояло совсем низко, и нам с удвоенной силой захотелось свалить отсюда в Ла Пас, и как можно скорее. Мы сидели на лавочке в центре села и тихо дубели от холода, а Валентино развил бурную деятельность. Для разгону он попросил угостить его кока-колой. Мы купили большую бутылку и распили ее с ним вместе. После этого он то исчезал, то появлялся, то пробуждал в нас новую надежду, то сам же ее и хоронил. Наконец, очевидно решившись на что-то, он сообщил, что идет пешком в село Килиуая и что в 6 часов ровно, т.е. через час, пригонит нам джип. И он убежал, а мы остались сидеть в сгущающихся сумерках, как бедные родственники. Какой-то местный энтузиаст, заприметив пятерых недоенных иностранцев, пригласил нас пожертвовать в местный бюджет несколько боливиано, за что нас внесут в книгу почетных гостей села. Мы согласились, и это развлекло нас на какое-то время, после чего мы вернулись на свою лавочку. Никто особенно не верил в успех затеянного Валентино предприятия. Леня, как человек скептический и обремененный богатым жизненным опытом, высказал предположение, что, не сумев раздобыть джип, Валентино просто улизнул от нас под благовидным предлогом. Это звучало более чем правдоподобно, и все, кроме меня и Тани, стали горячо обсуждать предстоящую ночевку. Я же настроился, в последнее время, решать проблемы по мере их поступления и поэтому лишь загадочно отмалчивался, а жена моя и вовсе всем видам планирования предпочитает взбалмошную импровизацию...

[Муся]

Постепенно все местные жители потеряли к нам интерес, и лишь один, которого мы условно прозвали географом, затеял с нами продолжительную беседу. Это был приятный мужчина лет сорока, с удлиненным интеллигентным лицом. В черных глазах его светилось любопытство, он держался с достоинством, хотя и несколько застенчиво. Одет он был, как все местные, в какую-то заношенную куртку, а на голове его красовалась неизменная высокая шерстяная шапочка с наушниками. Более всего он напоминал сельского учителя. Он долго приглядывался к нам издалека, затем приблизился и ненавязчиво, как бы проверяя нашу реакцию, вступил с нами в разговор. Он поинтересовался откуда мы прибыли и удовлетворенно кивнул головой, услышав, что мы из Израиля. Боливия - одно из немногих мест в мире, где любят наших соотечественников. Молодые израильтяне слоняются тут в немерянных количествах (как, впрочем, и в любой другой стране). Арабо-израильский конфликт боливийцев нисколько не интересует, а арабов тут никто никогда не видел, поскольку казино, рестораны и злачные заведения не входят в круг местных достопримечательностей. Сказочная страна, короче говоря. Затем, мы поговорили с ним о горах, в частности об Ильимани, и он сообщил нам, что необычно много людей погибло на его склонах этим летом. И портеров, и клиентов. Он спросил нас какова высота самой высокой горы в Израиле, и мы, краснея, ответили, что 2200 метров. Это его озадачило, поскольку такого рода высоты ассоциируются у него не с горами, а с глубокими впадинами. "Зато, " - тут же с гордостью заявили мы - "в Росии, в которой мы родились, есть горы выше 7000 метров..." Это его впечатлило, и он сообщил нам, что есть один боливиец, который поднялся на Эверест. Мы сказали, что и у нас есть один израильтянин, побывавший на Эвересте, и это совпадение ему очень понравилось.
Мы помолчали, подыскивая дополнительные точки соприкосновения между нашими странами, но ничего не придумали. И тут (какое счастье!), до нас донеслось гудение тяжело работающего мотора, нас ослепили фары, и сияющий Валентино соскочил к нам с подножки долгожданного джипа. Я посмотрел на часы. Ровно шесть часов вечера! Вот так Валентино!.. Нам назвали окончательную цену -120 долларов, и мы согласились, учитывая плачевное состояние местного рынка джипов. В полной темноте мы покинули Эстанция Уна, и перед нами потянулся бесконечный серпантин горной дороги, такой узкой, что разминуться на ней можно только с вертолетом. Вскоре, за селом Килиуая, мы подъехали к ярко освещенной большой фазенде. На дорогу к нам вышел породистый мужчина лет пятидесяти, в мягком спортивном костюме. Увидев его, наш водитель слегка напрягся и остановил джип. Хозяин фазенды деловито осмотрел содержимое джипа, то есть нас, и вежливо поздоровался. Затем он переговорил с водителем. Он не повышал голоса, но разговаривал так, как разговаривает начальник с подчиненным. "Это какой-то местный авторитет" - вслух предположил Леня - "похоже, он требует с парня свою долю". Мы с интересом разглядывали потенциального наркобарона. Наконец, авторитет обратился к нам, и вежливо предложил уплатить за поездку здесь и сейчас. "Нет уж, уважаемый" - отрубил Леня, сопровождая свои слова выразительными жестами - "платить мы будем не раньше, чем приедем в Ла Пас! Сначала товар, потом деньги!" Ленино лицо было исполнено такой решимости, что авторитет задумчиво оглядел нас и согласно кивнул головой. Джип тронулся. "Он, что себе думает - мы ему пацаны, что ли?!!" - гордо произнес Леня, и мы промолчали, ошеломленные его победой над наркобароном.
Вскоре мы сообразили, что возвращаемся в Ла Пас другой дорогой, не той, которая ведет через каньон. Большую часть пути мы продремали, что избавило нас от бесполезных переживаний за свою жизнь, на всех бесчисленных поворотах этой самоубийственной дороги. Ко всем неприятностям, половина этой дороги находилась в состоянии ремонта, и каждые 50 метров наш джип объезжал очередную вынырнувшую из темноты гору щебенки, прижимаясь при этом к самому обрыву. Я, то сонно поглядывал в окно, то дремал, полностью положившись на свою судьбу. Вдруг из темноты в свет наших фар вышли два субьекта, одеждой своей вполне сошедших бы за дорожных рабочих. Они остановили наш джип и заговорили с нашим водителем таким тоном, что сон у меня, как рукой сняло. Наш парнишка заметно напрягся, на скулах его заиграли желваки. Мы напряженно вслушивались в их разговор, но уловили лишь многократно повторенное слово "пасахерос", то есть - пассажиры. Говорили о нас. Судя по нарастающему накалу беседы, нашему водителю делались какие-то явно неприемлемые предложения, и он отвергал их с мужественной решимостью. И тут из темных придорожных кустов вынырнули еще человек шесть и со всей возможной скоростью двинулись к джипу. "Все, приехали!.." - только и успел я подумать. Водитель ударил ногой по педали газа, и машина рванула с места, почти опрокинув обоих его собеседников. Метров сто мы бешено мчались через колдобины, и я, затаив дыхание, ожидал, что вот-вот перед нами окажется непреодолимый завал, создать который эти типы могли запросто. Я бы на их месте именно так и сделал. К счастью, на их месте был не я, и вскоре мы окончательно успокоились. "По-моему, это была попытка ограбления" - после длительного молчания высказал я вслух очевидное. Не тремп же они в самом деле просили!...
В девять часов вечера мы приехали в Ла Пас. В Сеньориале нам были откровенно рады. Затаив дыхание, мы попросили свои вещи, но, как и следовало ожидать в столь поздний час, донья уже ушла домой и унесла с собой ключи от каптерки, а вместе с ними и нашу надежду принять горячий душ и переодеться в чистое. Степень нашего огорчения трудно передать. Эх донья, донья! Что же ты с нами делаешь!.. Хуже всего то, что появится она завтра не раньше 10 часов утра, и лишь после этого мы начнем приводить себя и свои вещи в порядок, а следовательно - плакала наша завтрашняя поездка в Тиауанако. Тем более, что у ребят на завтра были запланированы кое-какие дела в городе.
Мы с Танькой сидели в своем холодном номере и обдумывали сложившееся положение. Я заявил, что такая мелочь, как лишний день немытая шея не может быть оправданием для того, чтобы не посетить город великой индейской цивилизации. С моей точки зрения, это - полнейший идиотизм, однако для женщины даже крушение всей современной цивилизации выглядит предпочтительней, чем прогулка с всклокоченными немытыми волосами в окружении прилизанных туристических групп.
В итоге, мы вышли в город с целью закупить все необходимое для купания снаряжение - мыло, шлепанцы и полотенце. Ребята уже смирились с потерей Тиауанако, а мы с Танькой решили бороться до конца. Леня остался в гостинице, а мы с Лешей и Шуриком пошли гулять по оживленному ночному рынку, начинавшемуся прямо на соседней улице. Поесть мы зашли в какой-то сугубо местный "фаст-фуд", где за символическую цену можно было получить жаренного цыпленка символических же размеров. На первом этаже все места были заняты, и мы прогрохотали пластиковыми ботинками по гулкой деревянной лестнице, ведущей на второй этаж. Все посетители, как один, перестали жевать и проводили нас ошеломленными взглядами. Нам подали наших цыплят, которые выглядели так жалко, что способны были обратить в ряды общества охраны природы даже самое черствое из сердец. Никаких орудий труда нам не дали, как бы подчеркивая некулинарный характер представшего нашим глазам зрелища. Леша подозвал официантку и попросил ее раздобыть нам вилки. Она посмотрела на него так, словно он сделал ей неприличное предложение, но вилки все же принесла. Присмотревшись, мы обнаружили, что все остальные посетители прекрасно справляются с поставленной задачей голыми руками, и причина ее возмущения стала нам понятна.
Перед сном я в полной мере насладился горячим душем и, вслед за тем, морщась, натянул на себя недельной свежести походную одежду, предварительно вывернув ее наизнанку, для получения эффекта максимально возможной свежести.

[Муся]

Тиауанако

"Как много новых слов, однако,
В мозгу всплывает изо мрака!
И Титикака, и альпака,
И это - Ти-а-у-а-на-ко..."

Все утро, сжигаемый нетерпением, я пробегал между лобби и нашим номером. Я грохотал пластиковыми ботинками по деревянной лестнице, громко возмущался, одежда моя дурно пахла на все три этажа, короче говоря, я прилагал все усилия, для того, чтобы все прочие обитатели гостиницы разделили со мной мое отчаяние. Донья все не появлялась. Наконец, в половине одиннадцатого, когда я достиг того состояния, в котором человек становится социально опасен, в нашу дверь постучали, и наш колбасолюбивый знакомый с заметным облегчением сообщил, что мы можем забрать свои вещи.
Ровно через полчаса мы с Танькой уже неслись вверх по Сагарнаге. Мы влетели в первое же турагентство, и там вежливый улыбчивый мужчина обьяснил нам, что мы безнадежно опоздали, поскольку ни одно агентство не отправляет свои туры в Тиауанако после 9-ти утра. Таким образом, единственный доступный нам вариант, это - общественный транспорт. И он подробно объяснил нам, как добраться до автостанции, с которой уходят микроавтобусы на Тиауанако. Первым делом мы остановили такси. Наш "Lonely Planet" честно предупреждал нас, что такси в один конец обойдется нам в 40 баксов, но мы ему не поверили. 40 долларов за час езды! И это в Боливии, где все стоит копейки. Однако водитель, которого мы тормознули, затребовал с нас именно эту сумму. Не больше и не меньше. "Танька," - сказал я - "по-моему, этот парень читал наш путеводитель". "Ну, так мы едем в Тиауанако?" - поторопил нас водитель, видя наше замешательство. "Нет, мы едем на автостанцию, откуда уходят автобусы на Тиауанако" - ответил я ему, и мы сели в машину. На автовокзале уже стоял готовый к отправлению минибус, мы купили билеты (всего 7 боливиано, меньше 1.5 долларов!) и расположились на предпоследнем сиденьи. Постепенно салон заполнился пестрой смесью из местных жителей самого различного социального статуса и западных туристов, к коим, как это ни странно, относимся теперь и мы с Танькой. За спиной у нас сидели... кто бы вы думали? Ну конечно - французы!
Всего час езды по прекрасному асфальтовому шоссе, и мы на месте. Первым делом мы сходили в музей, находящийся за пределами основного археологического комплекса и представляющий всю историю развития культуры Тиауанако, а также и других цивилизаций процветавших на Альтиплано в различные эпохи. Описывать экспозицию музея - занятие скучное (в отличие от самой экспозиции), поэтому я этого делать не буду. Большое впечатление на нас произвела коллекция знаменитых вытянутых черепов. По поводу этих черепов циркулирует масса спекуляций. Богатое воображение последователей Эриха фон Деникина связывает их с посещением нашей планеты представителями инопланетных цивилизаций. При этом, обладатели странных черепов обьявляются то ли инопланетными гостями собственной персоной, то ли плодами их внебрачных связей с земными индейскими женщинами. Моего соратника по восхождению на Маттерхорн, Володю Лысакова, хлебом не корми - только дай ему в руки чего-то загадочного и непонятного. Он эти вытянутые черепа обожал всей душой, а я, отпетый атеист и палеонтолог, грубо их высмеивал, чем причинял ему несомненные душевные страдания.
Можете себе представить мой восторг, когда я увидел за стеклом целую груду этих необычайных голов, да еще с подробным разъяснением, как именно древние индейцы их деформировали. Оказывается, они прикладывали ко лбу и к затылку младенца две плоские дощечки и связывали их вместе. По мере того, как несчастный ребенок рос, голова его приобретала характерную огуречную форму. А ты, Володька, говоришь - зеленые человечки!.. Естественно, я никак не мог уйти из музея без фотографии этих, столь прославленных черепов. Лысаков бы мне этого не простил. Да я бы и сам себя уважать перестал. Несмотря на категорический запрет на фотографирование в музее, я дождался, когда угрюмый служитель, косивший недобрым взглядом на мою камеру, заглянул в соседний зал, и отснял вожделенные кадры. Удовлетворенные, мы покинули музей и прошли на территорию древнего города.
Два цвета безраздельно царили в этом иссушенном прошедшими тысячелетиями месте - красный и синий. Безжизненная красная чаша пустыни была накрыта густо-синим куполом неба, и на бесплодной этой чаше, как на подносе, стояли сложенные из плотно пригнанных друг к другу глыб песчаника массивные стены, цвета запекшейся крови. Исполинские, подточенные временем каменные идолы бесприютно торчали на спаленной солнцем равнине. Их слепые глаза были обращены вдаль, за горизонт, поверх наших голов. Так должен был бы выглядеть город погибшей марсианской цивилизации.
"Они были смуглые и золотоглазые... ". На самом же деле, они были краснокожие и черноглазые, как и их далекие потомки - современные боливийцы. Культура Тиауанако возникла примерно в пятом веке до нашей эры, просуществовала 1800 лет (!!!) и, по неизвестной, как это обычно бывает, причине пришла в упадок в 13 веке нашей эры, задолго до того, как инки начали свое восхождение к высотам индейской цивилизации.
Церемониальный центр, посреди которого мы с Танькой стояли, был построен примерно в 700-х годах нашей эры, когда Тиауанако достиг своего наивысшего расцвета. То немногое, что от него осталось, все же дает представление о великолепии этого древнего города и о могуществе цивилизации, построившей его. Пирамида Акапана когда-то была величественным ступенчатым храмом, напоминающим знаменитые мексиканские пирамиды. К сожалению, почти вся ее каменная кладка была варварски растащена местными жителями, и сегодня она представляет из себя огромный округлый холм 16 метровой высоты. Лучше всего сохранились мощные стены, окружающие главную церемониальную площадь, которая называется Каласасая. Сложенные из красного песчаника и андезита, они образуют прямоугольник размерами 130 на 120 метров. В северо-западном углу Каласасаи стоят выточенные из единого монолита и украшенные арнаментом Ворота Солнца (Puerta del Sol). Вес этого сооружения оценивается в 44 тонны! В центре площади, обращенный лицом на восток, возвышается знаменитый монолит Понке (Ponce Monolith) - почти четырехметровой высоты массивный каменный истукан, покрытый тонкой резьбой. Мы долго бродим по этому удивительному заповеднику, пытаясь представить себе жизнь людей, создавших столь могущественную цивилизацию.
Останавливаемся у Ворот Солнца и, запрокинув головы, рассматриваем угловатые каменные узоры. Я провожу ладонью по пористым теплым плитам, спустя 1300 лет все еще хранящим следы резца. Пора уходить. Мы выходим за пределы комплекса и осматриваем еще одну местную достопримечательность - разрушенный храм Пума Пунку. В свое время это было внушительное сооружение, сложенное из блоков весом до 440 тонн (!!!), но сейчас от всего этого великолепия остались лишь невзрачные, поросшие желтой травой развалины. Нам становится грустно, и мы уходим.
Пообедав в небольшом ресторанчике, расположенном по-соседству со зданием музея, мы без проблем ловим микроавтобус и возвращаемся в Ла Пас.

[Муся]

Вечером мы собрались в китайском ресторане на прощальный ужин. Мы заказали утку в апельсинах каждому и много риса на больших общих блюдах. Долго выбирали подходящее к случаю спиртное и, в итоге, все заказали себе различные коктейли, названия которых я забыл еще раньше, чем официант поставил их нам на стол. Лично я выбрал себе дайкири - единственный напиток, название которого мне хоть что-то говорило (как всякий тощий романтический молодой человек, я в юности зачитывался Хемингуэем), но именно его у них не оказалось, и взамен мне принесли странный экзотический коктейль, который исправно шандарахнул мне в голову. Но главным героем этого вечера несомненно была утка. Утка в апельсинах! Мы будем еще долго вспоминать о ней, сглатывая слюну... Постепенно стол наш стал напоминать место побоища, от выпитого спиртного все вокруг стало милым, и красные китайские драконы широко улыбались мне с потолка ресторана. Глаза наши блестели, мы шутили, по очереди рассказывали разные байки и много смеялись. Нам было хорошо и уютно, совместные приключения сблизили нас, и мы чувствовали себя в этот момент, одной маленькой дружной семьей.
Прощай, Боливия!
Все утро мы занимались упаковкой вещей по рюкзакам. Закупленные в изобилии сувениры, подарки, флисовые куртки и прочие обьемистые вещи никак не хотели помещаться в скудный обьем, осводившийся от привезенных из Израиля и съеденных в горах продуктов. Я находился в состоянии легкого отупения, которое всегда овладевает мной, когда позади оказывается большое и интересное предприятие, которому было отдано много сил, физических и душевных.
Наконец, рюкзаки уложены. Ребята ушли в город, а мы с Танькой безвольно валяемся в разворошенном нашими сборами номере. Таня предлагает пойти на Сагарнагу "прощаться с Боливией", но я не проявляю энтузиазма, и мы продолжаем лежать, печально глядя в потолок.
Вдруг, когда до отъезда в аэропорт остается всего час, в моих мыслях происходит неожиданный поворот. Я чувствую, что мы не можем вот так проваляться пол-дня, затем сесть в самолет и улететь. Не по-людски это. Не по-человечески. Я нащупываю в кармане непотраченные 20 боливиано. "Танча," - говорю я - "у нас есть еще целых 20 боливиано!". "Так что ж ты лежишь тут, как бревно, и молчишь!" - подхватывает моя жена - "идем, быстро, их тратить!" Мы вскакиваем, как ужаленные и несемся на Сагарнагу.
Город залит солнцем, голуби кружатся на собором Иглесия де Сан Франциско, по Сагарнаге прогуливаются праздные толпы, разглядывая выставленные прямо на тротуаре живописные товары. Я уже не понимаю, как можно было улететь, не попрощавшись со всем этим. Мы доходим до верха Сагарнаги в поисках чего-то, достойного быть купленным на последние 20 боливиано. Вдруг я замечаю приятного вида бабулю, перед которой на столике, в окружении всякого хлама, красуется изумительный черный трилобит - каждый сегмент его изогнутого тельца поражает тонкостью рельефа! Я спрашиваю цену. Она благожелательно мне улыбается: "Пятнадцать боливиано, сеньор." Все предыдущие мои "сокровища" были куплены по 5 боливиано за штуку, но этот зверь и вправду необычайно хорош. "Десять" - предлагаю я свою цену, возвращая трилобита на прилавок. Старушка берет его в руку и обращается ко мне мягко, с достоинством улыбаясь: "Посмотрите, сеньор, это настоящий трилобит - трилобито натурале. Ему много-много миллионов лет, и он - наше национальное достояние!" Она говорит по-испански, но я все понимаю. Я абсолютно покорен ею, и со смехом протягиваю ей 15 боливиано. В конце концов за "боливийское национальное достояние" это не так уж и много!..
Подошло время возвращаться в гостиницу, и мы бежим с Танькой вниз по Сагарнаге. Вдруг я останавливаюсь, будто меня хватили обухом по голове. У дороги сидит мужик и продает окаменелую рыбину. Обалденный, музейного качества экземпляр полуметровой длины! Я теряю дар речи. Спроси цену, мужественно предлагает Таня. Я знаю, что не рискну провозить в багаже это чудо, но все же спрашиваю. Мужик запрашивает с меня 100 долларов, но я не сомневаюсь, что он отдаст ее и за 50. В магазине окаменелостей в Европе такая штука стоит не меньше 1000 баксов, и мне ее не купить никогда в жизни. Какое-то время я стою, борясь с искушением, но благоразумие берет верх. Я не знаю боливийских законов на этот счет, но сомнительно, чтобы они поощряли вывоз из страны такого рода вещей. Провезти же незаметно такую многокилограмовую каменюгу вряд ли удастся. Я вздыхаю, и мы с Танькой уходим, несмотря на горячие призывы продавца назвать свою цену. "Эта рыба долго будет мне сниться" - говорю я Тане. "А вот я бы ее купила!" - беспечно отвечает моя жена, и я знаю, что это правда.
В гостинице мы встречаемся с ребятами и, нагруженные, как ишаки, покидаем гостиницу. Полчаса езды на такси, и вот мы уже в аэропорту Эль Альто. Синий купол неба, прохладный пьянящий воздух высокогорья, и на горизонте - белые пирамиды гор. Мы без труда узнаем Ильимани и Уайна Потоси.
Мы проходим к стойке регистрации, распугивая пассажиров своим видом: обветренные, заросшие многодневной щетиной физиономии и красные обгоревшие носы. У Шурика на груди красуется надпись "Coca is not drug!", и, в таком вызывающем виде, он намерен пересечь все ожидающие нас таможни. Леша опоясан карабинами, как старый партизан - пулеметными лентами. Под мышкой у него зажат грязный пенополиуретановый коврик. Таким образом он намеревается провезти этот, не вписавшийся в дозволенные нормы, груз. Карабины весело бренчат на его широкой груди, и служащие, принимающие наш багаж, косятся, но ничего не говорят.
И вот, мы сидим в полупустом самолете и смотрим в иллюминатор. Длинный мощный разбег, самолет отрывается от полосы, закладывает вираж, и под нами расстилается бурая холмистая равнина. Далеко внизу проплывают игрушечные кварталы Ла Паса, а за ними, на горизонте, белеет подернутая дымкой вершина Уайна Потоси.
Прощай Боливия! Мы будем вспоминать о тебе...

[Муся]

Приложение А. (Маршрут на Уайна Потоси)

Вид на маршрут базового лагеря


Путь к лагерю 1500 м - моренный вал и подъем к сыпухе



Снежная "полка" перед подъемом к Лагерю 1500 м



Лагерь 1500 м - начало тропы к Кампаменто Аргентино



Тропа к Кампаменто Аргентино - вид от верхних палаток (5250 м)



Кампаменто Аргентино - вид на тропу к бергшрунду.



Восточная Стена, юго-восточный гребень, путь к бергшрунду.



На юго-восточном гребне.



Выход на вершину.

[Муся]

Приложение Б. (Маршрут на Ильимани)

Топографическая карта



Начало тропы к Нидо де Кондорес (менее удобный участок тропы перечеркнут)



Тропа к Нидо де Кондорес - поход к седловине и выход на гребень.



Нидо де Кондорес - вид на маршрут к вершине.



"Сковородка" и подъем к селовине между Южной и Центральной вершинами.



Вид вниз, на гребень и Нидо де Кондорес.

Источник http://www.mountain.ru